Михаил Жванецкий: «Когда я, Карцев и Ильченко увольнялись из театра Райкина, больше всего Аркадий Исаакович переживал о потере Вити»
Виктор Ильченко с детства мечтал о море, и желание его осуществилось. Он стал начальником отдела в Черноморском морском пароходстве. Но затем ушел в артисты, навсегда оставшись в памяти многих как человек, несущий радость. Виктор Ильченко выступал в дуэте с Романом Карцевым. Хитроумный герой Карцева и невозмутимый персонаж Ильченко быстро завоевали всесоюзную популярность. Вечер памяти известного артиста прошел в стенах его родного вуза — Одесского морского университета. Именно здесь, в Водном (под таким названием институт был известен во всем СССР), он повстречал Михаила Жванецкого и свою будущую супругу.
«В общаге пришивали одеяло к матрасу, чтобы спящий не мог встать»
— Повстречал именно в такой последовательности: сначала меня, а уже потом Таню, — рассказал «ФАКТАМ» Михаил Жванецкий. — Можно сказать, что Таня получила мужа из моих рук. Во время учебы в Водном судьба вознесла меня на высокую должность — комсорг факультета механизации портов. Однажды меня вызвали в комитет комсомола и сказали: «К нам поступил интересный парень. Говорят, участвовал в самодеятельности. Присмотрись к нему». Тогда я ничего не слышал ни о какой самодеятельности, не думал о том, что вообще можно выступать на сцене. Но время было такое хорошее: только-только умер Иосиф Виссарионович. Уже можно было говорить, что хочешь, петь, танцевать, смеяться, почти над кем хочешь. И в это время появился Витя Ильченко. Мы познакомились и подружились. Он часто приезжал ко мне домой, поскольку жил в общаге, в гардеробе имел одни штаны, одни туфли, один пиджачок. Моя мама, которой Витя очень понравился, постоянно его подкармливала.
С третьего курса мы были вместе, приходил к нему — темно. Я бросал в эту темноту: «Витя здесь?» Оттуда доносилось «Да!» Они там сидели с девочками. На полу — ведро винегрета (не ведро — миска) и ведро пойла «Мiцне». Я вел с ним переговоры в темноту: «Витя, надо что-то писать». — «Иди, Миша, потом…» — «Витяня, ну…» Работать же можно было только тогда, когда он приходил ко мне домой, на Комсомольскую. Ведь комната в общаге на четыре человека (а с девицами восемь), даже разговаривать было невозможно. Да и шутки у них такие… Могли вытащить ночью человека в туалет, и он просыпался с криками… Или пришить одеяло к матрасу, чтобы спящий не мог встать: снилось, что он под паровозом лежит. Вопли стояли страшные, а вокруг ходил народ и любовался.
У меня дома мы начали писать, появилась пара Ильченко — Жванецкий, и мы стали выступать. Хорошая была пара. Потому что Витя был чистым, абсолютно незамутненная чистота. Не знаю, почему его к морю потянуло? Жить бы ему да жить в Борисоглебске. Быть бы ему крупным начальником, жил бы до сих пор. О том, что мы его вытащили из этой чистоты, погрузили в мир эстрады, жалею до сих пор. Он стал знаменитым, но начал постепенно терять здоровье.
Когда Витя оканчивал институт, я бегал хлопотать, чтобы его оставили на работе в Одесском порту. Я был сменным механиком по портальным кранам, а он — сменным механиком по автопогрузчикам, которые бегали внизу. Нас сменная работа устраивала. Дежурство заканчивалось, после чего было три свободных дня. Мы могли спокойно писать, придумывать, выступать. Это увлечение творчеством и определило наши дальнейшие судьбы.
*Виктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил Жванецкий сумели создать потрясающий творческий союз — театр автора и двух актеров
— Действительно, с Витей мы познакомились во многом благодаря Михаилу, — говорит вдова артиста Татьяна Ильченко. — Встретились в студенческом театре «Парнас-2», куда меня, студентку, пригласил Жванецкий. К тому времени Витя и Михаил уже крепко дружили, хотя Жванецкий был на два курса старше. Вместе писали сценарии для вечеров, а потом собрали команду студентов со всех вузов города, назвав ее «Парнас-2». Название придумал Михал Михалыч. Когда его спрашивали, почему «Парнас-2», он отвечал: «Парнас-1 был на Олимпе, а в Одессе — «Парнас-2».
Именно там, в театре, мы с Витей приглянулись друг другу. Вскоре поженились и прожили интересную, насыщенную жизнь. Мой муж был человеком чести. Эрудированный, очень любил путешествовать. Мы брали рюкзаки и отправлялись в Затоку на песчаную косу. Там жили, готовили еду на костре. Денег тогда у студентов не было, поэтому покупали самые дешевые билеты и путешествовали на теплоходах. Спали на палубе, под звездами. Все это не мешало постигать науки, Витя хорошо учился. Вуз закончил с красным дипломом, всего с двумя «четверками» — по философии и основам марксизма-ленинизма.
Витина мама, которая любила петь частушки, рассказывала мне, что в детстве он был очень смешливый. Играл в школьном драмкружке. Характерно, что ни в самодеятельности, ни в дальнейшем Витя никогда не репетировал. Проживал свою роль на сцене. Виктор и в жизни старался через трудные эпизоды проходить с чувством юмора. Мы прожили с ним вместе 33 года. Он был замечательным человеком. Хвалю не потому, что была его женой. Мои слова постоянно подтверждают его друзья Михаил и Роман, которые до настоящего времени поддерживают нашу семью…
«Мы со Жванецким танцевали с девушками, а Ильченко сидел в уголке и читал журнал «Наука и жизнь»
— Витя прожил с женой 33 года, а со мной — 30, — делится с «ФАКТАМИ» народный артист России Роман Карцев. — Причем со мной он бывал гораздо чаще. Гастролировали мы непрерывно. Всегда жили в одном гостиничном номере, поэтому имели возможность много общаться. Витя часто вспоминал свой родной город. Будучи большим фантазером, рассказывал, что преподавание в школе велось исключительно на немецком языке. Даже английский язык преподавался на… немецком.
Кстати, абсолютное большинство поклонников считало Ильченко коренным одесситом. Он знал Одессу лучше меня, изучал ее. У него был инженерный склад ума. В Москве, например, рассказывал таксистам, как лучше и быстрее проехать по указанному адресу. Витя всю жизнь занимался самообразованием. Мы с Мишей танцевали с девушками, а он сидел в уголке и читал журнал «Наука и жизнь». Пытался обучить меня немецкому языку, но у него этого не получилось. Хотя с ним мы играли и на румынском, и на венгерском, и на чешском.
В «Парнас-2», где блистали Витя и Миша, я пришел с улицы, из Дворца моряков. Сидел там год, ждал работы. Потом приехал Аркадий Райкин, посмотрел наш спектакль и пригласил меня в театр. Это было полвека назад, в 1962 году! В июле театр ушел в отпуск. Я приехал в Одессу, пришел на пляж и встретил Витю с маленьким мальчиком — сыном Сережей. Мы не были знакомы, но в Одессе, как вы знаете, вообще все знают друг друга. Разговорились. Он поинтересовался: «Я слышал, ты у Райкина?» Витя тогда был уже начальником отдела испытаний новой техники Черноморского пароходства. Я все же рискнул и спросил, не хочет ли он показаться Райкину? Он отказался.
— Тем не менее показался…
— Он не собирался быть артистом. Это судьба, случайность какая-то. К Райкину он пришел, нисколько не волнуясь. Что-то ему показал. Райкин спросил: «Если мы вдруг тебя пригласим?» — «Ну ладно, давайте попробуем…» В Ленинграде жили мы с Витей вместе. Снимали комнаты, углы, получали по 88 рублей. В 1964-м Миша к нам подъехал. Жванецкий писал, Райкин складывал в сундук, мы с Витей кое-что подбирали и постепенно образовался такой театр автора и двух актеров.
Жизнь пролетела очень быстро. За 30 лет мы ни разу с Витей не поссорились, хотя были абсолютно разными людьми по всем понятиям, в том числе и по образованию (он с отличием окончил не только Водный, а и ГИТИС). Но мы всегда дополняли друг друга. Я — сумасшедший одессит. Ругался, кричал, спорил с режиссерами, а Витя меня все время успокаивал, повторяя: «Жизнь дороже». У него была потрясающая выдержка. Она меня уравновешивала и очень часто спасала.
— До настоящих ссор не доходило?
— Был как-то конфликт по молодости лет из-за женщины, но он быстро прошел. Неделю мы не разговаривали. Кто кому уступил — не помню. А больше не ссорились. У нас не было жадности к текстам — кто будет играть больше, кто меньше.
Витя был интеллигентом, не мог никого обидеть. Один раз в жизни услышал, как Витя заругался матом — это для меня был шок. Много было интересного, смешного, грустного. Как-то в Болгарии мы с Витей варили бульон на балконе, а в это время проезжал по улице Броз Тито. Стоит публика с флажками, и вдруг бульон переворачивается — горячий, кипящий. Снизу крики пошли по-болгарски, конечно… Мы в секунду убрали плитку и… в постель. В этот же миг ворвались спецслужбы, а мы уже «спим». Они пошли дальше искать…
«Чтобы обыграть Витю в шахматы, я ждал, пока он устанет, и тырил с доски фигуры»
— Правда, что вы и Виктор Ильченко выступали вместе с Высоцким?
— С Высоцким мы были знакомы давно, нередко выступали в Театре на Таганке. Бывали там и на посиделках после премьер. Играл я на той сцене и свой моноспектакль. В других театрах его запретили, а Любимов разрешил. Володя хорошо о спектакле отзывался. А работали мы втроем за два месяца до смерти Высоцкого, в мае 1980-го в Ташкенте. Стояла страшная жара, но, несмотря на это, мы давали по три концерта в день. Жили в одной гостинице. Володя плохо спал, и мы втроем болтали ночи напролет.
После ухода Володи было очень тяжело. Так же, как и после кончины Вити (он умер от рака желудка). Вы же понимаете, вся жизнь прошла вдвоем, а тут я остался один. К тому же нам предстояли большие гастроли, программа на английском — США, Англия, Австралия, Германия, Израиль. Когда я сообщал зрителям, что Вити не стало, люди везде, во всех залах, вставали. По дороге из Австралии в самолете начал писать о нем воспоминания, которые вошли в книгу «Малой, Сухой и Писатель». Это были наши клички. Витю за его рост звали Сухой. После смерти Вити известные артисты не раз предлагали мне объединиться в пару. Но я всегда отвечал, что у нас не было пары. Пара может быть в постели, а у нас было удивительное творческое содружество.
Уже два десятилетия я работаю один. За эти годы сделал три моноспектакля. Первый из них Витя, будучи совершенно больным, помогал мне делать с режиссерской позиции. Его всегда влекло к режиссуре. Втайне от нас он даже ставил какие-то номера на эстраде. Меня всегда поражала его способность браться за все новое. Он прекрасно играл в шахматы. Иногда в гостиничных номерах устраивали турниры из 24 партий, засиживаясь до 2-3 часов ночи. Курили так, что можно было топор вешать. Витя меня практически всегда обыгрывал. Иногда удавалось взять его измором. Когда он уже не выдерживал, я тырил с доски фигуры, тем самым давая себе возможность выиграть. А потом мы среди ночи могли еще репетировать, фантазировать, импровизировать. Рождались необычные замыслы, какие-то миниатюры. Витя молчал, а я беспрерывно говорил. Мне его не хватает…
— Он покорил меня своей душевной чистотой, — дополняет Михаил Жванецкий. — До конца Витя был для нас идеалом чистоты. Витя — человек-автор, его не хватает всем нам. Рома сейчас может жаловаться, что я перестал писать для него, поскольку нет Вити. Дело в том, что Роме нужны монологи, а для их дуэта я писал диалоги. Мною Витя руководил немножко, он вместе со мной кое-что создавал. То, что я пишу сейчас, Роме не подходит.
Думаю, сейчас наступило время такое, если не прочтешь человеку вслух, он сам и не почитает. Он книжку не возьмет. Что до Вити, это был уникальный, энциклопедически образованный человек — у него была масса совершенно ненужных знаний, как в тумане садиться, как движется реактивный самолет, как причаливать, лечить псориаз, оперировать. Он кроссворд разгадывал за две минуты. Я как-то задумался: Рома мало что знает, но выглядит блестяще, я знаю немного, но применяю то, что знаю, и очень хорошо. А этот знал столько, что хватило бы, наверное, на институт! Это была аристократическая ветвь какого-то рода, попавшая на эстраду. Я — портовик, Рома в цирковое училище подавал 16 раз и отсылал фотографии в голом виде, получая их обратно с надписью «не пройдет». Он долго не понимал, почему, хотя там просто ясно была видна национальность. Он был действительно очень красив обнаженный, но тогда в цирковое принимали совсем по другим «признакам»… Затем мы все вдруг оказались в театре Райкина, на вершине этого искусства.
Когда увольнялись от Райкина, больше всего Аркадий Исаакович переживал о потере Вити. После смерти Виктора я посвятил ему миниатюру, в которой есть такие слова: «Я мог бы писать о Викторе Ильченко при жизни. Это было легко и радостно. Это могло быть смешно и иронично… Витя — человек уникальный. Витя — великий русский интеллигент…»
4507Читайте нас у Facebook
