Александра Ильф: «Разрешение на мою фамилию дал руководитель личной канцелярии Сталина»
14 декабря минувшего года не стало Александры Ильф — дочери всемирно известного писателя, одного из создателей знаменитых «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка». Свою жизнь она посвятила исследованию биографии и творческого наследия литературного тандема Ильф и Петров. Нередко Александра Ильинична в шутку представлялась: «Я дочь Ильфа и Петрова».
Она часто бывала в Одессе, на родине своего отца. В последний приезд корреспонденту «ФАКТОВ» удалось побеседовать с Александрой Ильф.
Справка «ФАКТОВ»
Александра Ильф длительное время работала переводчиком с английского, редактором иностранных текстов в издательстве «Советский художник» (нынче — «Галарат»). Переводила книги по искусству, художественные тексты. Ее единственный сын Илья сейчас трудится на одном из израильских телеканалов, а его дочь, правнучка Ильфа, работает в сфере высоких технологий.
— По месту рождения я — москвичка, а вот по характеру — одесситка, — рассказывала Александра Ильф. — Ведь именно с Одессой связаны самые блистательные страницы творческой биографии отца и его близкого друга и соавтора Евгения Петрова. Здесь они родились, начинали журналистскую и писательскую деятельность. Этот город стал прообразом Черноморска в книге «Золотой теленок». В Одессе отец познакомился со своей будущей женой, моей мамой — Марией Тарасенко… Потому для меня стало уже доброй традицией отмечать дни рождения папы именно в Одессе.
*Александра Ильинична посвятила свою жизнь изучению биографии и творческого наследия писателей Ильфа и Петрова (фото автора)
— Каким образом псевдоним отца стал вашей фамилией?
— Маме очень хотелось, чтобы я была именно Александрой Ильф (настоящая фамилия отца Файнзильберг). Хотя в милиции долго не соглашались меня регистрировать. Разрешение на это дал сам Александр Поскребышев — руководитель личной канцелярии Сталина. Кстати, псевдонимы были и у братьев отца. Старший — Сандро Фазини, художник, увлекся кубизмом и со временем уехал во Францию, где и погиб в фашистской оккупации. Второй брат — Ми-фа, тоже художник. Только Вениамин остался Файнзильбергом.
Именно дядя Веня много рассказывал мне об отце. Дело в том, что я его почти не знала — папа умер в 39-летнем возрасте от туберкулеза, когда мне было два года. Остались считанные фотографии, запечатлевшие нас вдвоем: отец редко брал меня на руки, боясь заразить страшным недугом.
— Некоторые личные вещи Ильи Арнольдовича вы передали в Литературный музей…
— Да. Например, пиджак, в карманах которого я обнаружила весьма любопытные записи, сделанные отцом. Сохранились у меня и несколько так называемых списков. Уезжая в очередное путешествие, Ильф всякий раз старательно записывал поручения, которые ему диктовала моя мама. Например: «Марусе: браслет, вуали, чулки, туфли, костюм, шляпу, сумку, духи, помаду, пудру, пудреницу, шарф, папиросы, перчатки, краски, кисти, пояс, пуговицы, украшения… Ретушерские принадлежности, акварель, бритва, бумага, тетради, гален, шляпа, термос, кошелек, ром, кофе…». С дороги отец почти ежедневно слал письма, и в них, помимо новостей, описания тех или иных мест, обязательно были записи о выполнении заказов: «Пудреницу купил, причем с пудрой… Океан безлюден. Ни одного парохода не видел. Идем мы быстро. Все время заполняем грамотные американские анкеты: „Покрыты ли Вы струпьями?“, „Не анархист ли Вы?“, „Не дефективный ли Вы?“ и так далее. Ну, будь здоров, мой золотой друг, обними нашу Пигу, поцелуй ее крепко и скажи, что я очень ее люблю, очень…»
Такие строчки даже удивляли. Ведь, по рассказам его друзей, отец был человеком очень сдержанным, молчаливым и печальным, шутил редко, но зло. «Он был застенчив, — вспоминал Петров, — и ужасно не любил выставлять себя напоказ. «Вы знаете, Женя, — говорил он мне, — я принадлежу к людям, которые входят в двери последними».
*Илья Ильф очень любил дочь Сашеньку, но редко брал ее на руки — боялся заразить туберкулезом (фото из семейного альбома Александры Ильф)
Отец очень любил читать. В доме всегда было полно книг. Некоторые у меня сохранились — произведения Хемингуэя и Дос Пасоса.
— Что Ильфу больше всего нравилось читать?
— Все подряд. Например, «Дело жандармского корпуса о смерти Льва Толстого». Между прочим, известная телеграмма Бендера товарищу Корейко: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду» взята как раз оттуда. Как рассказывал писатель и драматург Виктор Ардов (настоящая фамилия — Зигберман), память у Ильфа была невероятная. Он помнил все, что когда-либо прочитал или увидел: имена, даты, отрывки из прозы, поэзии и даже технических текстов.
— Александра Ильинична, благодаря вам были изданы «Записные книжки» Ильи Ильфа.
— У меня сохранились дневниковые записи отца 1928-го и 1936—1937 годов. Зная, что безнадежно болен, он, видимо, подводил какие-то итоги. Это очень печальные записи. Иногда — резкие. Например: «Странно, но факт: у великой страны нет великой литературы»…
Книга «Ильф. Записные книжки. Первое полное издание» вышла в 1999 году. Она получилась очень доверительной. Конечно, там много такого, что могла знать только я. Например, фраза: «Раньше зависть его кормила, а теперь гложет». Так отозвалась о Юрии Олеше моя тетка.
— Книга «Илья Ильф, или Письма о любви» посвящена отдельной главе биографии великого писателя, возможно, главной…
— В ней собраны не публиковавшиеся ранее документы — переписка Ильи Ильфа с Марией Тарасенко с 1923-го по 1927 год, — рассказывала Александра Ильинична. — Ильф, начинавший свою профессиональную литературную карьеру, переехал в Москву. Любимая осталась в Одессе. Разлуку остро переживают и он, и она. Ильф изо всех сил старается приблизить приезд «дорогой Маруси» в Москву. Письма рождают образ нежного, ранимого, даже робкого человека. Он так трепещет за свою любовь, так не уверен в ответном чувстве… Эти письма я нашла почти четверть века после кончины мамы, случайно…
— Как познакомились ваши родители?
— Все началось в Одессе, где они оба родились. Маруся Тарасенко — в семье пекаря, выходца из полтавских казаков. Училась в частной гимназии Александровой. Ильф был на семь лет старше. Окончив ремесленное училище, работал в чертежном бюро, на телефонной станции, на авиационном заводе и на фабрике ручных гранат. В годы гражданской войны служил в красных партизанских частях. Затем стал бухгалтером в легендарном «ОПРОДКОМГУБе» — Одесской продовольственной комиссии по снабжению Красной армии.
Мама — хрупкое, мечтательное существо с золотыми косами и классическим профилем — поступила в художественное училище. Страсть к литературе привела Ильфа в объединение молодых одесских литераторов «Коллектив поэтов», куда входили Валентин Катаев, Юрий Олеша, а верховодил — Эдуард Багрицкий. Только по беглым упоминаниям в переписке родителей можно представить, как зарождалось чувство, превратившееся буквально в сумасшедшую любовь. В октябре 1922 года Ильф впервые дотронулся до ее руки и понял, что любит. Они встречались в ее комнате при художественной студии. Он ей позировал, читал стихи — свои и чужие. От него она узнала о Мандельштаме. Моей будущей маме было тогда лет 16—17, она мечтала стать настоящей художницей. Позже училась в Петрограде у знаменитого Дмитрия Кардовского.
В 1923-м отец перебрался в Москву, работал в газете «Гудок». В столице был жилищный кризис, спал он в типографии, ютился в каких-то каморках. Затем — у Валентина Катаева в Мыльниковом переулке, на Чистых прудах. Мама не раз приезжала к нему, но жить было негде — и она возвращалась в Одессу, к родителям. Только в 1924 году, когда отец обосновался на Сретенке, вместе с Олешами, мама окончательно переселилась к нему. Евгений Петров рассказывал: «…Нужно было иметь большое воображение и большой опыт по части ночевок в коридоре у знакомых, чтобы назвать комнатой это ничтожное количество квадратных сантиметров, ограниченных половинкой окна и тремя перегородками из чистейшей фанеры. Там помещался матрац на четырех кирпичах и стул. Потом, когда Ильф женился, ко всему этому был добавлен еще и примус. Четырьмя годами позже мы описали это жилище в романе «Двенадцать стульев» в главе «Общежитие имени монаха Бертольда Шварца».
Молодые писательские жены, обе из приличных семей, старались поддерживать чистоту и даже наводить красоту в запущенной квартире. Однажды они решили натереть пол. Но где взять щетку или, в крайнем случае, суконку? «Оля, — сказала мама, — там, за дверью, висят старые брюки, их давно пора выбросить. Отрежьте штанину, ею и натрем». Что и было сделано. А надо знать, что Ильф и Олеша были люди небогатые и у них, несмотря на полное несоответствие роста и конфигураций, имелись одни парадные брюки на двоих. Излишне говорить, что штанина была отрезана именно от этих брюк…
— Как появился творческий тандем Ильф — Петров?
— Автор этой идеи — Валентин Катаев. Он предложил моему отцу и своему младшему брату Евгению Петрову поработать «неграми-литераторами», написав авантюрный роман на заданную им тему — о стульях и драгоценностях. Когда же прочитал рукопись, поступил деликатно и интеллигентно, признав в этой работе подлинный литературный блеск.
— А кто придумал образ Остапа Бендера?
— Это плод литературной фантазии исключительно Ильфа и Петрова.
— Александра Ильинична, как жилось вашей семье после смерти отца?
— Помню, я очень переживала, что у моих подруг есть отцы, а у меня не было. Лет в двенадцать меня отправили на зимние каникулы в какой-то Дом творчества детей. Там показывали фильм Григория Александрова «Цирк», снятый по пьесе Ильфа и Петрова «Под куполом цирка», которые написали и сценарий картины. В титрах авторы сценария указаны не были. Позже я узнала, что инициатором отказа от авторства стал именно Ильф. Возмущенные «провинциальной помпезностью» и дурным вкусом Александрова, и он, и Петров пошли на скандал с режиссером, обласканным руководством страны. Хотя и знали, что за этим может последовать. Ведь «Цирк» — символ сталинской эпохи.
— Вроде обошлось…
— Тогда да, это аукнулось позже. После смерти отца гонораров за его произведения мы не получали. Книги Ильфа и Петрова прекратили издавать. Маме определили копеечную пенсию. Она нашла работу в одном заведении, где расписывала пластмассовые тарелки. Но денег все равно не хватало.
После войны из советских библиотек изъяли весь тираж «Одноэтажной Америки». Я хотела отнести эту книгу в подарок своей классной руководительнице, но мама категорически запретила, чтобы, не дай Бог, ничего не произошло.
Когда мы вернулись из эвакуации, квартира была порядком разграблена, но там все-таки можно было находиться, остались книги… Я читала, жила среди папиных вещей и до сих пор продолжаю оставаться в «том веке».
7921Читайте нас у Facebook
