Ирина токарчук (тетя сима из «одесской коммунальной квартиры»): «в своем портфеле сергей юрский постоянно носил огромное количество галстуков-бабочек — штук пятьдесят»

Телепрограмма «Джентльмен-шоу» давно канула в лету, а боевую тетю Симу из «Одесской коммуналки» и ее затюканного мужа Яшу можно встретить и на эстрадном концерте, и на корпоративной вечеринке. Конечно, без них не обходится ни одна «Юморина» в Одессе.

«В нашем дворе все разговоры велись через окна и балконы»

— Ирина, программы «Джентльмен-шоу» уже нет, а Яшу и Симу зрители помнят и любят. Как вы думаете, почему?

— Наверное, потому, что нас с Яшей (актер Яков Гопп. — Авт. ), как мне кажется, сделал народ. И тексты наших реприз построены на классических одесских анекдотах. Есть, например, у нас сцена, во время которой Яша начинает раздеваться. «Зачем?» — спрашиваю я. Он отвечает: «Пусть люди смотрят, как ты меня кормишь!» Он же худющий — одни ребра торчат! «Хорошо, — говорю я ему, — тогда снимай все: пусть люди видят, за что я тебя так кормлю!»

— Зрители часто отождествляют вас с вашей героиней?

— Многие даже называют меня не Ирой, а Симой. Пока снимали «Одесскую коммуналку», сменили несколько квартир, нам нужен был только реальный интерьер. После съемок ко мне подходили живущие там старушки и просили: «Симочка, а не могли бы вы у нас пожить?» «Что, у вас здесь война?» — «Да, а вы такой порядок навели». Женщины знакомят меня со своими мужьями: «Ой, мой муж тебя так любит!» Я всегда предупреждаю: «Смотри, Сима — она такая! Я-то скромная, а ей палец в рот не клади!»

— Сима истинная одесситка?

— Конечно! Одесса город южный, а потому шумный. Чтобы сказать соседке, что она дура набитая, надо же всех перекричать. Воспитать в себе такое качество нельзя, его надо впитать с молоком матери. Я родилась в большом одесском дворе, где никто не собирался выходить на улицу, чтобы попасть в соседний подъезд. Все разговоры велись через окна и балконы. Я, например, с пятого этажа орала брату: «Юра, иди домой, сволочь такая! Мама кушать зовет!»

— Меня больше всего восхищает потрясающий одесский язык!

— Это смесь греческого, молдавского, русского, украинского, еврейского и румынского. В результате мы говорим вроде на русском, но с такими оборотами! «Стой там, слушай сюда!» — могут сказать только в Одессе. Если что-то спросишь, тебе ответит сразу полгорода, да так, что лучше вообще не спрашивать. А как говорят на Привозе! Продавец нахвалит тебя, что выйдешь с рынка супермоделью, только купи! Все одесситы — одна большая семья как в переносном, так и в прямом смысле слова. Могут сидеть рядом два совершенно не знакомых друг с другом человека, а когда начнешь «копать», выясняется, что они между собой родственники. Город такой — всем любви хочется! Одессит — национальность. Это человек, который смеется даже тогда, когда ему очень плохо. Мой папа шутил, будучи при смерти. Ему дают нюхать нашатырный спирт, потому что потерял сознание, а он, придя в себя, спрашивает: «А выпить можно?» Я ведь чуть не предала свой город однажды, хотела остаться в Москве. Вернувшись домой, подумала: «Как же мне в Одессе все близко и понятно! Ты послал, тебя послали — ты дома!»

— Как вы попали в исключительно мужскую команду «Одесских джентльменов»?

— Меня привел Яша Левинзон, с которым я снималась в картине «Каталажка». Сначала мне досталась роль дворничихи, потом — дамы легкого поведения и наконец кассирши в сюжете об ограблении банка. Помню, как Олег Филимонов сказал авторам программы: «Давайте на нее писать!» Хотя у них не принято было вводить женщин — «джентльмены» сами их играли. Филимонов спокойно надевал юбку и колготки. Как-то, будучи в женском костюме и гриме, Олег сел и ногу на ногу как-то очень уж по-мужски положил. Я ему говорю: «Олег, женщины садятся не так!» Знаете, что он ответил: «У мужчин есть отличие, из-за которого я не могу соединить ноги так, как ты».

— В «Маски» вас тоже кто-то привел?

— Считалось, что в «Маски» вообще попасть невозможно. У каждого из них свой образ, и лишние люди им не нужны. Пока я играю в их спектаклях, но, даст Бог, найду свою маску. У нас очень хороший коллектив, мы все как одна большая семья. И в ней я чувствую себя не взрослой женщиной, а капризной, кокетливой девчонкой, потому что ребята обо мне думают и заботятся. Именно поэтому стараюсь лишний раз ни о чем не просить.

— Почему?

— Потому что они не откажут. Даже будучи безумно уставшим или больным, Боря Барский будет полдня возить вас на своей машине по делам, если вы его об этом попросите. Помню, он играл спектакль с температурой под сорок. Они с Жорой Делиевым могут с утра лежать под капельницей, а вечером выйти на сцену.

«Покойная жена моего мужа, смотревшая с портрета, говорила мне: «Ты должна помнить: хозяйка в этом доме я»

— Говорят, искусство требует жертв. Вам приходилось их приносить?

— Самая большая моя жертва, что я выбрала искусство, а не личную жизнь и семью. В свое время могла бы иметь ребенка, но помешали съемки в кино. Страдаю ли я из-за этого? Наверное. Иногда очень хочется, чтобы дома тебя кто-то ждал. Но когда хорошо принимает публика, тоже очень важно. Я, наверное, идеалистка, все жду чего-то такого, как в мексиканском сериале. Очень хочется, чтобы тебя любили и понимали с полувзгляда. Вот мой папа обеспечивал нас с мамой, обо всем заботился. Через день приносил цветы. Где сейчас найдешь такого мужчину?

— Насколько я знаю, у вас в жизни была красивая история любви.

— Бывшего мужа уже три года нет в живых… Мы познакомились в Киеве, где наш театр был на гастролях, а он, врач-нейрохирург, профессор, читал лекции в столице. Моя знакомая привела его на спектакль. В финале я садилась на шпагат, а такие штуки в исполнении полных женщин всегда вызывают в зале фурор. Видимо, ему тоже понравилось. Когда после спектакля нас познакомили, будто солнце между нами вспыхнуло. Через две недели Валя признался: «Такой женщины у меня никогда не было!» Через некоторое время он пригласил меня в Черновцы на празднование своего юбилея, ему исполнялось пятьдесят пять лет… Можно сказать, с тех пор мы не расставались, хотя и жили в разных городах. Он был вдовцом, жил с двумя взрослыми дочерьми, которые приняли меня очень хорошо. Мы до сих пор дружим, у меня с девочками не очень большая разница в возрасте — пятнадцать лет. Валентин был удивительным человеком, замечательным врачом. Единственное, что отравляло мою семейную жизнь, — огромный портрет его первой жены, который висел в моей комнате. Ее звали Сильва, она была старше Валентина. Сильва была врачом и очень сильной, властной женщиной. И ее портрет… со мной разговаривал.

— О чем?

— Она говорила, что я должна помнить: хозяйка в этом доме она. А я ей отвечала: «Это мы еще посмотрим!»

— Неужели нельзя было просто убрать портрет из комнаты?

— В доме жили дочери этой женщины, я не имела права снимать портрет их мамы. Именно тогда я поняла, как нелегко жить с вдовцом. Между вами всегда будет стоять тень умершей жены. И состязаться с ней очень трудно, ведь когда человек уходит, он все свои грехи забирает с собой. Мы помним о нем лишь хорошее.

— Из-за этого вы расстались?

— Нет. Думаю, все дело в расстоянии, оно разрушает чувства. Если любишь человека, надо жить с ним вместе, иначе теряется что-то очень важное.

— Сегодня для вас основное в жизни — профессия?

— Она была для меня главной всегда. Когда мои сверстницы мечтали о принце на белом коне, я грезила о театре. В театральный институт поступила только за четвертым разом. Зато училась в ГИТИСе, у Сергея Юрского. Он всегда подтянутый, стильно одетый, в дорогих костюмах. И доброжелательно настроенный. Пьесу, которую с нами репетировал, знал наизусть. Сергей Юрьевич часто брал нас, четырех самых инициативных студентов, среди которых была и я, на свои концерты. После репетиции сажал нас в машину, вез на Кузнецкий мост. Там, в концертном зале, мы сидели на самых лучших местах. Помню, как-то в антракте зашли к Юрскому за кулисы, он сидел весь мокрый — попробуйте в течение часа удерживать внимание большого зала! Потом открыл свой кейс, а там в несколько рядов сложено огромное количество галстуков-бабочек — штук пятьдесят. Не знаю, по какому критерию отбирал их — они же все одинаковые! Я спросила: «Какой вы наденете сейчас?» — «А какой тебе больше нравится?» А когда во время репетиции Юрский, показывая очередную сцену, поцеловал меня в щеку, я, как и полагается в таких случаях, не мыла ее, наверное, целую неделю.

«Наталья Гундарева очень спешила жить»

— Как сложилась ваша судьба после окончания института?

— В мой родной театр меня по распределению не взяли. Уехала в Подмосковье, работала на ткацкой фабрике, жила в общежитии. Все как в фильме «Одиноким предоставляется общежитие» (я в нем тоже играла).

— В этой картине вы снимались с Натальей Гундаревой…

— Ее любили не только зрители, но и коллеги. Нельзя сказать, что она была барахольщицей, но во время заграничных гастролей накупала много разных вещей — торшеры, стульчики, занавески, вазочки. И все, кто работал в театре, помогали ей это нести. Гундарева обладала кипучей энергией: в одну секунду могла краситься, разговаривать по телефону, делать бутерброды, пить кофе и давать советы молодым актерам. Все успевала, никуда не опаздывала, будто предчувствуя свою судьбу. Она спешила жить.

— В свое время вы организовали в Одессе агентство для толстых моделей.

— Хотела показать, что большая женщина — тоже красиво, надо только умело ее преподнести. «Некрасивыми нас делают зависть, жадность и злость!» — говорила я своим девочкам. У нас были потрясающие балетмейстеры, лучшие в городе! Мы и танцы ставили специально для толстых — рок-н-ролл и канкан. Прежде всего в свою привлекательность должны были поверить сами девочки, поэтому главным предметом у нас был психологический тренинг. Из-за своих толстух я сама начала фотографироваться обнаженной. И сейчас иногда снимаюсь.

— В кино приходилось сниматься обнаженной?

— Было дело. Один из учеников Киры Муратовой снимал фильм «Легкая работа», где я играла кладовщицу Клаву. По сюжету она идет в баню и именно в этот момент всем срочно что-то нужно с ее склада. В душевую начинают ломиться: «Клава, дай то! Клава, дай это!» Она терпеливо отвечает: «Я занята — моюсь!» Но когда очередной посетитель начинает стучать в дверь, ее терпение лопается, Клава в чем мать родила открывает дверь и говорит: «На!» Я никогда не была особо худой, поэтому эта сцена пугала меня до невозможности, было жутко стыдно. К тому же обнаженное тело можно демонстрировать перед одним мужчиной, а на съемочной площадке их много. В общем, я очень надеялась, что Кира, под руководством которой проходили съемки, эту сцену отменит. Ее действительно долго переносили, но затем позвонили: «Все! Завтра снимаем!»

Ни о каких дублершах речи тогда не шло. Мы снимались за небольшие деньги и все делали сами. Вечер прошел в поисках полотенца, которое могло бы прикрыть мою немаленькую фигуру — весила я около ста килограммов. Когда приехала на товарную станцию, маленькую душевую, в которой снимали мою сцену, усиленно обогревали — все-таки зима на дворе. И каждый проходящий мимо рабочий с огнем возбуждения в глазах шепотом рассказывал мне, что сегодня будет сниматься голая баба. Они же не знали, что это я и есть! Правда, радовались рано, перед съемками их выгнали. А всем, кто был задействован в сцене, второй режиссер предложила: «Давайте выпьем!» Я тогда впервые в жизни выпила на съемках. Напиться мне, человеку абсолютно не пьющему, было совсем не трудно. Впрочем, пьяными были все. В общем, встала я под душ и, видимо, благодаря выпитому коньяку, думаю: «Будь, что будет!» И как-то достаточно легко сыграла. Возвращаюсь домой, мама спрашивает: «Ну, и где было полотенце?» — «На голове!»

2671

Читайте нас у Facebook