Народный артист россии юрий стоянов: «будучи студентом вгика, я подрабатывал дворником, за доллар фотографировался с иностранцами и обклеивал этими долларами… Сортир»
Популярную юмористическую программу «Городок» можно смело назвать долгожителем: в течение уже 15 лет она выходит в эфир на одном и том же канале, со своими бессменными ведущими Юрием Стояновым и Ильей Олейниковым. У них очень много общего, но главное — один на двоих день рождения, ведь оба появились на свет 10 июля! Наверное, это знак свыше, говорят они… На этой неделе популярным телеведущим исполнилось «в сумме» 110 лет!
Юрий Стоянов: «Как-то в детстве я схавал кусок мыла и жутко траванулся»
- 110 лет — солидный возраст, скажу я вам, пусть даже на двоих. Да и «Городку» уже 15. Не надоели друг другу за это время?
Юрий Стоянов: — Усталости друг от друга нет. По крайней мере, у меня. Иначе я бы просто ушел из этого проекта.
- Неужто все тихо, гладко, без скандалов?
Стоянов: — Ну если бы все тихо да гладко — не было бы нашей передачи. Просто то, что вы называете скандалами, я считаю разночтениями или размолвками.
Илья Олейников: — Я поэтому Юру называю Джордано Бруно…
Стоянов: — Существует миф, что даже если нет трудностей, я их для себя создаю. Но это неправда. Просто я решаю, помимо творческих, очень много других проблем. Я про себя знаю ВСЕ и абсолютно не нуждаюсь в комплиментах! Совершенно! Они мне очень вредят, я не люблю их слушать. Мне хорошее противопоказано, но цену себе я таки знаю!
- А кто из вас противнее в работе?
Олейников: — Я думаю, что Юра. Хотя Стоянов (смеется) наверняка считает иначе. И именно потому программа хорошая. Стоянов очень въедливый. Когда мы снимаем «Городок», для него это все время как последний редут: сдашь его — дальше полный крах! И вот так снимается каждая передача. Иногда это раздражает, но я понимаю, что он абсолютно прав. Иначе мы не просуществовали бы 15 лет в таком режиме… Бывают выпуски чуть лучше, чуть хуже, но ни одного провала за все эти годы, к счастью, не было. Это — совершенно точно!
Стоянов: — Илья Львович в работе, скажем так, более безразличен, чем я. Иными словами, я не противнее, а требовательнее и агрессивнее, чем он. Просто есть разные профессии: есть его и моя — они у нас не совпадают. И я просто обязан, вынужден чего-то от него требовать, а значит — меньше ему нравиться (смеясь). Ведь я продюсер, режиссер-постановщик и руководитель программы «Городок». А он — мой друг! Еще ко всему же актер… Вот сколько у нас поводов для конфликтов!
- Значит, в вас, Юрий, как в продюсере коммерческая жилка развита больше, чем у Олейникова?
Стоянов: — Из меня вообще получился бы неплохой коммерсант. Зарабатывать деньги я мог всегда. В любой ситуации находил способы, не теряя своего достоинства, быть сытым. Например, когда я учился в институте, мой товарищ устроился дворником на Калининском проспекте. Парнем он был пробивным и вскоре стал «в цеху» дворников комсоргом. А я — при нем. У нас была отдельная квартира рядом с Вахтанговским театром, в самом центре Москвы. Я получал 80 рублей — 40 рублей стипендии, и 40 мне высылал папа — врач-гинеколог, доктор наук. Если бы он узнал, что я работаю дворником, то никогда бы этого не пережил… Так вот, нам сшили два белых комбинезона, на которых по-английски было написано: «Мы, студенты ГИТИСа, работаем дворниками». Ажиотаж был сумасшедший! Рядом с нами фотографировались иностранные туристы и давали нам по одному доллару. Мы не знали, что с этими бумажками делать. Доллар тогда стоил 66 копеек, но за «валютные операции» можно было получить десять лет тюрьмы. И мы обклеивали этими долларами… сортир! Я сейчас припоминаю, где тот дом находится, но, думаю, там уже все отодрали со штукатуркой.
- Вы оба, каждый в свое время, приехали покорять Белокаменную. А сами родом откуда?
Стоянов: — Я родился под Одессой, в селе с громким названием «Бородино». Правда, Кутузова там не было точно и Наполеона — тоже. Это на удивление захолустное место, которое после института вместо аспирантуры выбрал мой отец, Николай Георгиевич. Там не было даже электричества. Мама, Евгения Леонидовна, пошла учительствовать в сельскую школу. А отец оперировал в местной больнице. Мама держала перед ним пособие по практическому акушерству и хирургии в одной руке да керосиновую лампу — в другой. В этом селе я и родился. Когда же мне исполнилось три года, мы перебрались в Одессу. А все случилось потому, что я просто мыла обожрался.
- Как это?
- Очень просто. Я с детства очень любил запах мыла. И однажды нашел кусочек, аромат которого не смог идентифицировать. Оно пахло не вишней, не земляникой, в общем, не чем-то, что росло вокруг. Наверное, это было жасминовое мыло, а жасмин в селе Бородино не рос. И я схавал целый кусок. И так траванулся, что меня с санитарной авиацией отправили в Одессу. Пока меня в больнице откачивали — долго, мама с папой потихонечку начали оседать в городе. Вот так, благодаря кусочку мыла, мои родители и перебрались в Одессу.
Илья Олейников: «Когда я сбрил усы, жена в ужасе от меня бежала»
Олейников: — В отличие от Стоянова я был нормальным ребенком и всякую дрянь в рот не тащил. Мое детство прошло в Кишиневе. Там же началась и моя творческая жизнь. В местном театре юного зрителя. Как-то мне в руки попалось газетное объявление о приеме на работу в кукольный театр. Набирали учеников кукловодов с зарплатой 40 рублей. Так как у меня никогда не было денег, мне это показалось огромной суммой. Я пришел на конкурс и, поскольку выбирать было не из кого, прошел его. «У тебя какой рост?» — спросил помощник режиссера, окидывая меня взглядом. «Метр девяносто!» — гордо ответил я. «Плохо! Ширма — метр семьдесят». — «Ничего, я пригнусь», — заверил я. От полной безысходности меня взяли и даже сразу дали роль.
Я играл Барсучка. Оптимистично настроенный Барсучок с рюкзаком за плечами шел по лесной опушке в школу, напевая песенку. По пути ему встретилась Белочка. «Ты куда Барсучок?» — «В школу!» — отвечал мой герой… Роль я выучил быстро, но было одно но. Со своим ростом я действительно не вписывался в ширму. Чтобы не выглядывать из-за нее, я выгибался как мог, отчего моя рука, державшая Барсучка, выделывала такие кренделя, что со стороны это выглядело, будто в школу Барсучок шел не просто пьяный, а нажравшийся до скотского состояния. Когда время от времени я расправлял спину, над ширмой, как черный айсберг, маячила моя макушка. Правда, главный режиссер быстро нашел выход из этой ситуации. Декораторы мне сшили шапочку в виде пенька, и детям очень нравилось, когда по полянке двигался не только Барсучок, но и пенек.
- Чем же все закончилось?
- Долго мне там работать не пришлось. Во время одного из спектаклей белочка устроила стриптиз — с нее свалилась юбка. Мой Барсучок был настолько изумлен увиденным, что у него невольно вырвалось: «Что ж ты, падла, делаешь?» После этого меня выгнали из театра. Недолго думая я собрался и уехал в Москву — поступать в эстрадно-цирковое училище.
- Там вы и познакомились со Стояновым?
Олейников: — Это было в 1991 году. Мне позвонили с «Ленфильма» и предложили сняться в роли Максима Горького. Я было обрадовался, но, когда приехал на студию и прочел сценарий, пришел в недоумение: «А где же сам Горький?» Помощница режиссера протянула мне бумажку «Дополнения к странице 32» со следующим текстом: «В кабинет Сталина входит Горький. СТАЛИН: Товарищ Горький, вот вы написали роман «Мать». ГОРЬКИЙ: «Да». СТАЛИН: «А почему бы вам не написать роман «Отец»?» Я стал возмущаться и меня вообще лишили текста. На вопрос вождя всех времен и народов мой герой только… кивал. Как оказалось, с ролью «повезло» не только мне, но и Юрию Стоянову, он в той же картине играл Александра I.
Стоянов: — Царь-батюшка отличался от Горького куда большей многословностью: он произносил текст аж из трех слов: «Пошел вон, мудак». Не много, конечно, но я утешал себя тем, что мой герой — первый в советском кинематографе, кто с экрана произнес такое красивое ругательное слово. Я даже гордился этим.
Олейников: — Так вот, хотя мы отснялись за пару часов, режиссер требовал, чтобы все артисты, даже не задействованные в сцене, присутствовали на площадке. И мы ходили. Как-то, коротая межсъемочное время, я притащил туда целую сумку водки. С такой же сумкой пришел и Стоянов. «Юра, зачем это? — удивился я. — У меня же день рождения, я выставляюсь». Полминуты немая сцена, после которой мы оба достаем паспорта… Выяснилось, что родились в один месяц, в один день, правда, с разницей в 10 лет!
- Юбилеи тоже вместе будете праздновать?
Олейников: — Я буду отмечать день рождения в кругу коллег-артистов в Минске, где мы репетируем мой мюзикл «Пророк». Премьера назначена на начало сентября, поэтому загулять надолго не получится.
Стоянов: — А я буду праздновать в собственном «месторождении» — в родной Одессе, с мамой и друзьями. Заодно и поработаю, ведь авторы «Городка» тоже одесситы. А уже позже отмечу дома в Москве. Все-таки полтинник: откосить не получится — придется выставляться.
- Юрий, всенародную любовь и славу в «Городке», хотите вы того или нет, принесли вам женские роли. Просто диву даешься, насколько хорошо вы знаете повадки слабого пола. Следите за дамочками?
- Ну-у, я, конечно, не сижу с биноклем на улице… Просто у меня профессиональный глаз: любого человека, с которым разговариваю, я «использую». Но никогда не отношусь к людям, как хищник к добыче!
- Не пытались сосчитать, сколько раз за эти 15 лет примеряли поролоновую грудь?
- Больше тысячи, это точно!..
- По-моему, у вас потрясающе получается…
Стоянов: — Если учесть, что у них у всех один размер: XXXL и рост 183 сантиметра, то это — комплимент (смеется).
Олейников: — Одно время, когда мы со Стояновым стали вместе работать, часто говорили, дескать, Юра… «голубой». Он даже сильно комплексовал из-за того, что играет слишком много женских ролей. В отличие от Андрея Данилко он точно не ловит от этого большого кайфа. Более того: женские роли Стоянов просто ненавидит!
- А вас, Илья Львович, наверное, из-за усов на женские роли не берут?
- Стоянов пару раз посягал на мои усы: «Сбрей их к чертовой матери, потому что это невозможно, я не хочу больше их играть!» Но поступиться усами, чтобы сыграть женщину!..
- Что, так ни разу и не сбривали?
- Лет пять назад сбривал — в порядке эксперимента. Это было летом, никаких съемок не было… И когда Стоянов увидел мое лицо, он мне сказал: «Нет, знаешь, лучше ты носи усы, а я буду играть женщин. Потому что это оч-чень страшно!» (Смеется. ) Я даже снял это на камеру, хотел отправить Лешке Лысенкову в программу «Сам себе режиссер» в рубрику «Слабо»…
- А жена как восприняла ваш «эксперимент»?
- Она в ужасе от меня бежала и кричала: «Я не знаю этого человека! Я жила все эти годы с другим!» Ей Богу, так и было! Ведь даже когда мы с ней познакомились, я уже, кажется, был с усами.
- Да вы экстремал, Илья Львович!
- Я?! Нет. Хотя спокойствие и тишина — это тоже не для меня. Валяться на пляже — страшнее нет ничего! Но лазить по скалам или, скажем, спускаться на дно океана — не мое!
- А на съемочной площадке какие-то экстремальные истории случаются?
Стоянов: — Не без этого. Особенно на съемках «Приколов нашего городка», когда мы записываем скрытую камеру. Однажды я стоял в 40-градусную жару посреди Израиля в милицейской шинели. Уже даже сдержаться не мог — матерился… В меня, кстати, пытались стрелять. Израильтяне. Я ведь был в непонятной форме, потому они достали оружие и вызвали службу безопасности. Меня скрутили, очень больно побили и уволокли в лес рядом с дорогой!.. Но это совершенно не обязательно знать зрителям. Они должны увидеть веселую пятиминутную историю, в которой есть кураж (мечтательно). А знаете, отчего вообще появляется кураж в творчестве? По большому счету артист испытывает только два чувства: ему либо нравится то, что он делает, либо НЕ нравится. И вот в первом случае появляется кураж, а во втором — ничего не получается. На самом деле все очень просто!
462
Читайте нас у Facebook
